Без объявления войны - Страница 97

— Максим!

— С возвращением! Привет, Максим!

В окружении связистов из-за высоких подсолнухов появляется улыбчивый широкоскулый паренек с глазами цвета спелой вишни. Он одет в новенькую красноармейскую форму, и вместо винтовки в его руках балалайка.

Вначале мы с Рассохиным подумали, что бойцы так тепло встретили какого-то знакомого им артиста из фронтового ансамбля или дивизионной самодеятельности. Но вскоре узнали, что они радовались возвращению из госпиталя снайпера, старшего сержанта Максима Пассара. В лесах под Старой Руссой он истребил восемьдесят пять гитлеровцев.

Батальонный комиссар Рассохин, зазвав Пассара в хату, спросил?

— Ты комсомолец?

Пассар, достав из кармана гимнастерки комсомольский билет, подал его Рассохину.

— Смотри, какой молодец, даже в госпитале за август взносы уплатил, дисциплинированный, — похвалил Рассохин.

— Почти два месяца в Саратове лечился. — Максим, засучив рукав, показал зажившую рану. — У меня в лесу под Старой Руссой поединок был с немецким снайпером. Опытный попался. Долго мы друг за другом охотились. Я все никак не мог его обнаружить. Он хорошо маскировался. И вот однажды сижу на дереве, всматриваюсь в листву. Нет нигде моего противника, а чувствую — следит за мной. И вдруг заметил белое пятнышко, свежую зарубку на коре. Кто-то срубил деревцо и приставил к дубу, чтобы листва погуще была. Глянул вверх — снайпер сидит. И случилось так, что он меня тоже увидел. Мы одновременно выстрелили. И в тот же момент свалились с деревьев. Я был ранен в руку. Он убит. Командир полка полковник Сиваков вместе с комиссаром подполковником Кривичем письмо начальнику госпиталя написали. И тот снова направил меня в родной полк.

— А как ты снайпером стал?

— Нанаец в тайге с детства охотник. У него меткая пуля.

— Ты кого-нибудь научил меткой стрельбе?

— Научил младшего лейтенанта Фролова и сержанта Карелина. А еще в нашем полку есть хорошие снайперы: Боян, Салбиев и Лякер.

— Ты музыкант... С балалайкой не расстаешься.

— Люблю песни. Самая любимая — «Славное море, священный Байкал». И пословицы люблю, особенно нанайские.

— А какая самая любимая?

— Могу сказать. По-русски это будет так: как ни прячутся в камышах лягушки, а когда Амур ударит в берег волной, все равно они повыпрыгивают. — Пассар, положив на стол балалайку, глянул в окно. — Пусть Дон ударит в берег волной так, чтобы все гитлеровцы из окопов повылетали.

— Я думаю, тебе стоит задержаться, побывать с Максимом в полку. А я загляну к снайперам через недельку, потолкую. Сейчас новые дивизии должны подойти, и дел в политотделе немало, — заметил Рассохин.

Я шел по луговой дороге к Дону, слушал Максима и думал: «Милый юноша, душа нараспашку». Он говорил по-русски без малейшего акцента. Мне нравилась его откровенность, задор и та какая-то особая улыбка, которая делала скуластое лицо по-мальчишечьи добрым, беспечным. Родился Максим в глухом таежном селе Катар, в школе учился до четвертого класса в поселке Найхен, потом в районном центре Троицком окончил семилетку и, по совету отца, добровольно пошел на фронт — отомстить гитлеровцам за без вести пропавшего старшего брата Павла. Шестилетним мальчиком вместе с отцом стал охотиться на белку и с тех пор не расставался с ружьем. Когда Максим подрос, отец взял его с собой на Вандонскую сопку. Она находится на левом берегу Амура между Комсомольском и Хабаровском. Вершина ее таинственно сверкает вечными снегами. Сопка славится среди охотников обилием всякого зверя.

— Ты с отцом на медведя ходил?

— Много раз. Почему-то говорят: неуклюжий медведь. Это неправда. Тот, кто охотился, знает, какой ловкий медведь, сильный и сообразительный.

За Доном дорога пошла в гору. Слева темнел поросший дубняком глубокий овраг. За ним сиротливо стояла на пригорке, словно подбитая птица, серая с поломанными крыльями ветряная мельница. Дорога, обогнув поросшее кугой болотце, потянулась к подковообразной, с полынной сединой высотке, сплошь изрытой землянками.

Повидаться с Максимом Пассаром пришел даже Иван Прокофьевич Сиваков, суровый, властный командир полка. В его густых черных волосах пробивалась чуть заметная седина. Говорил мало, держался строго, замкнуто. А комиссар полка Виктор Кривич (перед войной работал в Киеве секретарем партийной организации трамвайно-троллейбусного треста), этот высокий рыжий человек, говорил быстро и очень много. Обычно такие люди любят пустить пыль в глаза, слова произносят громкие, растягивая, как гармонь, а на поверку дела у них оказываются крохотными. Но уже к вечеру убедился: Кривич — весьма дельный и целеустремленный политработник. Число метких стрелков растет в каждой роте. Кривич вместе с Сиваковым всячески поддерживают мастеров огня. Побывав в подразделениях, узнал Кривича и как энтузиаста снайперского движения, а «каменного человека», грозного служаку Сивакова увидел совершенно другим за ужином. Разговор зашел о фронтовых писателях. Обращаясь ко мне, он неожиданно сказал:

— Я очень сожалею, что вы не приехали вместе с Леонидом Первомайским. В этой землянке он недавно читал замечательные стихи. Одно попросил вписать мне на память в тетрадь.

Уж чего-чего, а такого не ожидал. Между тем Сиваков достал из планшетки толстую тетрадь, не спеша раскрыл ее, и я увидел четко переписанное рукой Первомайского стихотворение «Земля».

После ужина отправился ночевать в снайперскую землянку и тут только, поговорив с Максимом Пассаром, понял: изготовка для стрельбы лежа — целая наука и проходят ее долго, старательно. В меткой стрельбе даже ружейный ремень играет важную роль. Он должен связывать левую руку и винтовку в одно целое. Снайперу необходимо ощущать приближение выстрела. Для этой цели он отлаживает спуск курка, делает его с небольшой протяжкой. Отбирая патроны, мастер огня обязан следить, чтобы пули не имели царапин и забоин, а гильзы — вмятин.