Без объявления войны - Страница 61


К оглавлению

61

Шепот затихает. От порывов ветра дребезжит оконное стекло, и, стекая с крыши, булькает вода.

Утром начальник политуправления фронта приказал переехать редакции в Пирятин. В полях поникли, прибитые дождями, хлеба, теперь их никто не уберет и не обмолотит. Небо хмурое, дождливое. На дороге сплошные лужи и колдобины. Она забита тылами отходящих частей. Тянутся бесконечные обозы, даже на обочинах скрипят подводы. Редакторский ЗИС-101 вырывается вперед. Мышанский спешит в село Верхояровку, куда переехал штаб Юго-Западного фронта, чтобы узнать место будущей стоянки редакционного поезда. Верхояровка в семи километрах от Пирятина и находится на нашем пути. Когда редакционная колонна машин добралась туда, редактор уже ждал нас на дороге. Он подал знак следовать за его машиной.

Дорога уходит в свежую, сочную зелень свекловичных полей. Лужи в низинах широкие, их невозможно объехать. Идет борьба за каждый метр пути. Цепи, тросы, доски и наши плечи — все на помощь мотору! А чуть рассеются тучи и проглянет солнце, «юнкерсы» тут как тут. Пока нам везет — ни одна бомба не сброшена на редакционные машины. Продержаться бы еще часа два до темноты. Впереди снова огромная лужа. Юрий Крымов, так звонко подающий команды, когда мы вытаскиваем машины из колдобин, вдруг куда-то исчез.

Появился он радостный:

— Ребята, я нашел своих. Буду с вами прощаться. Вон вдали за свекловичным полем село. Знакомый шофер утром видел там машины моей редакции.

— А сейчас вечер, твоя редакция переехала в другое место.

— Пойду и проверю.

— Ты два дня разыскивал редакцию и не нашел. Я боюсь, так будет и сейчас. Едем с нами в Миргород, — продолжал настаивать Твардовский.

— Ты сказал Миргород — и сразу вспомнилось: «Я ехал в дурное время. Тогда стояла осень с своею грустно-сырою погодою, грязью и туманом...» Как же там дальше? Ага! «Опять то же поле, местами изрытое, черное, местами зеленеющее, мокрые галки и вороны, однообразный дождь, слезливое без просвета небо». Вот и сейчас все как у Гоголя, — Крымов полез в кузов полуторки, взял там свою десятизарядку, надел каску, туже затянул на подбородке ремешок.

В реющей на ветру плащ-палатке взбежал на обочину, оглянулся: — У вас впереди не дорога, а океан. Попутного ветра! — Зашагал по свекловичному полю, постепенно сливаясь с его зеленью и чернотой.

Пробил последний час его жизни. Крымов шел в неизвестное село, уже занятое гитлеровцами, навстречу выстрелу...

А на шляху медленно рассасывалась пробка. Под колесами бурлила и хлюпала лужа, она цепко держала засевшие в черном месиве машины. Водители откуда-то притащили старые плетни, и все принялись гатить топкие колеи. Полоска зари погасла за соломенными крышами дальнего села, когда колонна редакционных машин двинулась, наконец, к Суле, потянув за собой всю дорожную грязь. За Сулой в Лубнах узнаем тревожную весть: «На юге под Кременчугом прорвался Клейст. Его танковая группа захватила Хорол. Клейст спешит соединиться с Гудерианом».

Мышанский приказывает подтянуть хвост колонны, двигаться вперед. Все встревожены. Где теперь штаб фронта? По каким дорогам отходят наши армии? Неужели мы попадем в окружение?

Ночь туманная. Как сквозь сито, просеивается мелкий, беспрерывный дождик. Темень непроглядная. В степи под Ромоданом железная дорога проходит вблизи грунтовой. Вдруг раздается стук колес, ветер доносит запах паровозного дыма, искры вспыхивают и гаснут. Кто-то кричит:

— Наш, наш! Прошел, пробился!

Так ли это? Перестук колес затихает. Но почему-то хочется верить, что прошел редакционный поезд, выскользнув из вражеского кольца. А что нас ждет в Ромодане, если Хорол занят противником? Пока опять подтягивается хвост автомобильной колонны, в кузове полуторки, прикрыв карту полой шинели, освещаю ее глазком электрического фонарика. От Хорола до Ромодана каких-нибудь сорок пять километров, и туда под покровом ночи может устремиться вражеский подвижной отряд. Возможен другой вариант: танки Клейста выйдут на левый берег реки Хорол и потом, отрезая наши войска от переправ, двинутся по прямой дороге на Миргород.

Кое-как наша колонна подтянулась. Поверка закончена. Пока движемся без потерь. Благополучно проходим через Ромодан. Над поймой Хорола плотная завеса тумана. Дождь хлещет и хлещет. Странно, в Миргороде мост через Хорол никем не охраняется. Нет ни часовых, ни регулировщиков. Останавливаемся за мостом в каком-то здании, где недавно был военный госпиталь. В комнатах стоит густой запах лекарств, но зато можно сбросить промокшие шинели. Однако передышка длится недолго. Мышанский собирает командный состав на совещание. Он хочет послать бригаду корреспондентов для установления связи с отходящими частями и сбора необходимого для газеты материала.

Синагов предлагает подождать до рассвета. Крикун поддерживает его. Но редактор непреклонен:

— Ехать! В пути отстали два грузовика с редакционным имуществом и малолитражка, которую ведет художник Резниченко. Им надо оказать помощь.

Против такого довода, конечно, нечего возразить. Старшим бригады назначен батальонный комиссар Шубин. Крикун предложил ему полуторку, но тот, несмотря на размытую дождями дорогу, поехал с бригадой на легковой машине.

Редактор, тут же назначив меня караульным начальником, приказал взять красноармейцев и с пулеметом занять оборону у моста.

Мы расположились в лозах на берегу Хорола, найдя там кем-то отрытые окопы. За мостом послышались голоса, приближался тяжелый топот ног. Высланные на разведку бойцы вернулись с командиром стрелкового батальона. К нам подошел полковой комиссар Мышанский, комбат ему доложил:

61