Без объявления войны - Страница 88

— Покажите нам погреб. Где он? — попросил Бажан.

— Идите за нами. Он недалеко.

Мы перешли через улицу и, миновав сгоревшую мазанку, в конце сада увидели полуразрушенную клуню. Посреди клуни чернела круглая дыра. Мы заглянули в нее. На дне довольно глубокой ямы мерцал каганец.

— Давайте спустимся, — предложил Бажан.

В прохладной темени услышали тихий плач и какое-то бессвязное причитание.

После яркого солнца, очутившись на дне ямы, сначала увидели язычок огня. Но постепенно глаза привыкли к темноте. Почти восковая старуха с космами седых волос тенью прошла за лестницей. Она нагнулась над живым комочком, и до нас долетел глухой голос:

— Не бойся, Варенька, наши пришли. Они не тронут.

И тут я увидел глаза маленькой девочки. Они были как у затравленного зверька: полны растерянности и страха. Ребенок не верил утешениям старухи и ждал неотвратимой беды. Я начал сомневаться в безумии старой женщины. Ведь поняла же, кто спустился в эту холодную яму. Но тут она приблизилась к свету и надрывно завопила:

— Люди добрые, спасите! Разве вы не видите, вот они стоят. Веревку намыливают, — заломив над головой руки, несчастная попятилась от каганца в темень, продолжая выкрикивать: — Спасите... тащат на виселицу.

Бажан, заметив на соломе веревку с петлей, невольно отшатнулся:

— Какой ужас. Безумная старуха, перепуганный насмерть ребенок и черная, как гадюка, веревка. Надо оказать немедленно помощь.

Когда мы вылезли из ямы, то в клуне встретили двух дочерей несчастной старухи. Они только что пришли из лесу, где скрывались от немцев. Их старшая сестра Мария работала медсестрой в Донбассе и перед приходом гитлеровцев приехала с пятилетней дочерью в родное село. Она оказывала помощь раненым партизанам. Какой-то предатель донес немецкому коменданту, и Марию повесили.

По дороге к Северскому Донцу Микола Платонович никак не мог успокоиться, рассказывая своим спутникам о зловещей яме. Довженко жалел, что нет под рукой камеры и все это неприбранное горе нельзя заснять на пленку. Он впервые видел освобожденное село. Это натолкнуло его на мысль создать документальный фильм о войне. Сила ленты будет в правде.

Я и Андрей Малышко наблюдали за воздухом. В «эмке» круговой обзор затруднен. Того и гляди проморгаешь «мессера» — заметит легковушку, обязательно зайдет на штурмовку и пощады не даст. Показался Нежиголь. Напряжение спало, тревога улеглась.

В политотделе армии старший батальонный комиссар Бронников вручил Бажану телеграмму. Когда Микола Платонович прочел ее, все заулыбались. «Рифма» требовала немедленного возвращения писательской бригады в Валуйки. «Рифма» — кодовое наименование Политуправления фронта. Стали прощаться, и вот только клубы пыли взлетают вдали за «эмкой».

16

Первомайского я застал в нашей мазанке хмурым. Он только что возвратился с аэродрома, где собирал материал о летчиках. Усталый, весь покрытый дорожной пылью, стоял с мылом в руках и покусывал мундштук потухшей трубки.

— Только что.

— Уехали хлопцы?

— Я спешил, но опоздал. Да и не думал, что сегодня уедут. А ты что-нибудь новое знаешь о положении на фронте?

— Освободили село Архангельское.

Он горько усмехнулся:

— Это не то... На Барвенковском выступе немцам удалось окружить нашу 6-ю армию. Мы перешли к обороне. Теперь они начнут наступать, — постучал о подоконник трубкой и высыпал за окно пепел. — А я так мечтал о Харькове.

Мы стояли посреди хаты, растерянно посматривая друг на друга. Вошел посыльный, передал приказ Бронникова: собраться и через полчаса явиться в политотдел с вещами.

Ночью временное полевое управление 21-й армии переехало в Великую Михайловку. Корпункт оказался в той же ветхой хате. Старый столяр встретил нас, как сыновей, возвратившихся из похода. Легли спать поздно. Только задремали, постучался Владимир Буртаков. Он приехал из Валуек, где теперь стоял редакционный поезд, и принес горестные вести: осколками снаряда в машине убиты Олекса Десняк и Михаил Розенфельд. Погиб капитан Вирон. Прозаик Яков Качура и поэт Сергей Воскрекасенко пропали без вести. Теперь мы знали, что случилось с нашей 6-й армией на Барвенковском плацдарме. Оказывается, наступавшая из-под Краматорска армейская группа «Клейст», перерезав нашим войскам пути отхода на восток за реку Северский Донец, соединилась в районе Балаклеи с частями 6-й немецкой армии. Окруженными войсками командовал генерал-лейтенант Федор Яковлевич Костенко. Он пал смертью храбрых. Потрясенные известиями, мы забыли о сне и вышли в сад. По нашему мнению, важно было удержать те рубежи, где войска заняли оборону. Если же противник прорвется, то остановить его на Северском Донце или Осколе. В случае неудачи на этих реках в резерве оставался только батюшка Дон. Но до каких же пор нам все отступать?

За разговорами незаметно наступило утро. Буртаков торопился на фронт и не захотел задерживаться в Великой Михайловке. С первой попутной машиной уехал в дивизию Тер-Гаспаряна. Перед вечером к нам зашел корреспондент «Известий» Рузов и предложил поехать с ним к Лагутину. Только въехали в Нежиголь, появились «ночники», повесили над дорогой «фонари». Осветительные ракеты медленно, желтыми слезами, текли по ночному небу. «Ночники», освещая дороги, бомбили даже одиночные машины, и на КП дивизии мы попали только на рассвете, когда лес заполыхал огнем и залился пулеметными очередями.

Жаркий июньский день наполнился гулом батарей и громыханием бомбежки. Косяки «юнкерсов» потянулись на восток. Они наносили удары по переднему краю, по тылам наших войск, шли бомбить железнодорожные станции, узлы шоссейных дорог, мосты. Над прифронтовыми селами и городами поднялись высокие столбы дыма. Советские войска встретили немецкое наступление в невыгодных для себя условиях. Они еще не отдохнули от недавних боев, как следует не закрепились на новых рубежах, не пополнились. 21-я армия оборонялась на широком стодвадцатикилометровом фронте. От станции Ржава до села Николаевки завязались ожесточенные кровопролитные бои.