Без объявления войны - Страница 85

Враг лютует. Он не может потопить судно и ставит заградительный огонь. Даже не верится, что наши саперы живы, невредимы и высаживаются на берег. Песчаные бугры укрывают их от пуль и осколков. Однако время терять нельзя. Фашисты начинают обстреливать густые заросли лоз бризантными гранатами. А саперы живут только одной мыслью: не отдать врагу мост. И она оказывается сильней навесного огня.

На мосту смельчаки разбивают о железные костыли бутыльки с горючей жидкостью, но теперь у них появился новый враг — огонь. Вначале пламя как бы дремало, облизывая своими жаркими языками деревянный настил. Только саперы добежали до середины моста, как вдруг оно заскользило парусом и бросилось за ними в погоню.

Летят огненные вихри, нагоняют саперов, и, кажется, нет никакого спасения. Все, кто находился на командном пункте, так и застыли, следя за поединком человека с огнем. И у многих уже закаленных воинов дрогнуло сердце.

Вот пламя уже настигает бегущих. Прыгает в воду один сапер, за ним другой, но остальные восемь храбрецов все-таки вырываются из клубов дыма и огня, сбегают с моста на берег и бросаются на помощь товарищам, которые борются с быстрым течением... Такова история взрыва киевских мостов.

Первомайский поблагодарил Коновалова за рассказ, и мы стали прощаться. Когда вышли из хаты, вода уже подступала к самому крыльцу. Наш ординарец отвел коней в безопасное место, они оказались на другом конце села. Первомайский прыгнул в лодку, я за ним, и какой-то дед перевез нас через быстрый поток.

По раскисшей дороге кони шли тяжело. Взбухшие ручьи часто преграждали путь, но мы все-таки отыскали КП 293-й дивизии. Генерал-майор Павел Филиппович Лагутин был не только опытным военачальником, но и простым, душевным человеком. Военную науку начал познавать еще будучи солдатом — на германском фронте. Первомайский беседовал с ним весь вечер, исписал половину блокнота и уехал из дивизии довольный встречей.

15

Снова в маленьком домике на окраине Нового Оскола звучит «Ноченька», и после многочасовой работы над стихами и очерками Первомайский сидит у граммофона с полузакрытыми глазами. Пошла вторая неделя, как весенняя распутица приковала нас к городку, окруженному раскисшими полями. Медленно просыхает земля. Но по утрам мимо нашего домика начинают проходить первые обозы. Ездовые покрикивают на лошадей, скрипят колеса.

С весной у нас связаны надежды на скорое освобождение Белгорода, Харькова и Донбасса. Мы сейчас не знаем более созвучного нашим мыслям емкого, близкого сердцу слова, как освобождение. Теперь на столике часто появляется карта с обозначением: «Генеральный штаб Красной Армии — Харьков». Мы строили планы, разрабатывали операции и верили: весеннее наступление принесет нашим войскам победу на Левобережной Украине, и даже допускали мысль, что на каком-то участке фронта выйдем к Днепру.

Перебазирование штаба 21-й армии из Нового Оскола в Великую Михайловку восприняли как сигнал к будущему наступлению. Прощай, наш маленький домик с буйно зазеленевшим садом. В последний раз слушаем Шаляпина, ставим на прежнее место граммофон, прячем в круглую коробку редкие пластинки и закрываем входную дверь большим висячим замком. В Великой Михайловке поселяемся вблизи политотдела в домике, стоящем у бойкой дороги. Его хозяин, старый столяр, работает на мебельной фабрике, а дома мастерит на продажу кухонные полочки и шкафчики. В нашу комнату постоянно проникает запах свежей краски и древесного лака. Приходится держать днем и ночью окна открытыми.

С наступлением сумерек дом дрожит от тяжелой поступи танков. Проходят артиллерийские и стрелковые части. Накануне Первомайского праздника КП 21-й армии переезжает в Нежиголь, придвигается ближе к фронту. Нежиголь — узел пяти шоссейных дорог. Село большое и древнее, связанное с историей Киевской Руси. Некогда здесь, при слиянии двух рек, Нежиголя и Корня, окруженное дремучими лесами, стояло городище, выдержавшее в 1072 году осаду ногайских татар.

Наша белая мазанка с камышовой крышей, временно отведенная под корпункт, утопала в кустах буйно цветущей сирени. Первомайский, распахнув окно, подолгу смотрит, как за меловым холмом в кронах вековых сосен, как бы пыля синевой, прячется солнце. Кажется, все готово к наступлению. Фронт притих, притаился. Когда же наступит час атаки? И как развернутся события? Неужели через неделю-другую увидим Харьков? Условились с Леонидом Соломоновичем написать целый разворот для фронтовой газеты: Харьков наш! Я мысленно переношусь в город, где родился и вырос, шагаю по немощенной Киевской улице. Застану ли там в живых мою старую добрую бабушку Мавру Васильевну? Сердце наполняется тревогой. Ожидание больших событий достигает наивысшего напряжения. Велико желание пойти вперед, увидеть освобождение родного края. Даже Леонид Соломонович, привыкший каждый день работать над стихами, спрятал в походный ранец рукописи, и мы вместе чаще теперь заходим то в политотдел, то в Штаб армии.

Встретили кинооператора Бориса Зенина, условились вместе ехать на фронт. Ему не сиделось в Нежиголе. В ту пору в войсках вместо «наступление» говорили «свадьба».

Начинало вечереть, когда к нашей мазанке подлетела полуторка и капитан Зенин заглянул в распахнутое окно:

— Братцы, «свадьба»! Десять минут на сборы.

Садимся с Леонидом Соломоновичем в кузов грузовика. К нам присоединяется помощник по комсомолу Дмитрий Рассохин, корреспондент армейской газеты Борис Мясников, и машина выходит из Нежиголя на волчанскую дорогу. За Корнем меловые обрывы. Бор. Вдали показываются трубы Шебекинского сахарного завода, потом Таволжанского. Дорога вьется меж свекловичных полей.