Без объявления войны - Страница 29

— А что под Вербой?

— Полковник Загудаев приказал взять село. Вечером он повел в атаку восемь танков БТ-7. Хорошо получилось. Не ждали нас. Полковник первым вскочил в село. А за ним все экипажи. Никто не свернул и не отстал. В селе только что немецкие артиллеристы расположились и пехоты набилось тьма-тьмущая. Все они бежали, как будто смерч по селу пыль крутил. Жалко только, очень жалко: погиб в этом бою наш любимый командир Петр Дроздов. Его танк шел по задворкам, бил чужаков по загривкам. Машину вел лейтенант Рольск. Такого мехводителя днем с огнем не сыщешь. Потом я дроздовскую «бэтушку» эвакуировал с поля боя. Глянул, а на верхнем лобовом листе круглая дыра. Вокруг пробоины сталь запеклась.

Я оглянулся. «Эмка» шла следом. Разбитый тягачами и танками шлях втягивался в частый лес. Хозе, приоткрыв, дверцу, выглянул из машины, на всякий случай быстрым взглядом окинул знойное небо.

Тракторист Иван Петрович Кузнецов в первый день войны получил ранение, но в госпиталь лечь отказался. Каждое утро посещает медпункт, делает перевязку и садится за руль своего «Коминтерна». По словам Кузнецова, Вербу взяли вечером. И когда окончательно очищали село от противника, особо отличились экипажи младших лейтенантов Беляева и Райгородского. На второй день семь наших танков атаковали новые позиции немцев, но были остановлены сильным заградительным огнем.

Сборный пункт аварийных машин, куда спешил Кузнецов, находился в ельнике. Здесь под напильниками в тисках повизгивала сталь, раздавались тяжелые удары молота, сверкала электросварка. Взглянув на мое редакционное удостоверение, воентехник второго ранга Константин Мураф сказал:

— Люди работают днем и ночью, не считаясь ни с чем. Круглые сутки — на танке и под танком, когда спят, не знаю. Наш девиз: вернем танк на поле боя! А сейчас я хочу показать вам одну машину... взглянуть на нее стоит.

Углубились в ельник, вышли на поляну, где под кряжистым дубом стоял КВ. Я воочию убедился в грозной силе нашего тяжелого танка. На серой лобовой броне четыре вмятины. А башня! Словно огромными желудями, утыкана снарядами. Десять попаданий — и ни одной пробоины!

— А где экипаж?

— Перешел на другую машину. Воюет где-то за Горынью. Мне рассказывал водитель тягача Костин: КВ смял фашистскую оборону, раздавил гусеницами пять противотанковых пушек и пулеметным огнем опустошил пехотную роту. Гитлеровцы бросили свои позиции и побежали с отчаянным криком: «Елефант, елефант!»

Больше ничего не мог сообщить мне Мураф. Фамилий танкистов никто на знал. Герои остались неизвестными.

А фронт грохотал за Горынью, и в пыльный ельник, где в быстром темпе шел ремонт аварийных машин, долетала канонада. Сюда с разных направлений все чаще и чаще тягачи тащили на буксирах наши легкие танки Т-26, БТ-5, БТ-7 и даже танкетки Т-27. Эти машины, говоря языком танкистов, давно израсходовали запас моторесурсов. Да и поле боя в треугольнике Дубно, Луцк, Ровно оказалось для них не таким уж близким. Восьмой механизированный корпус Д. И. Рябышева совершил четырехсоткилометровый марш. Девятый мехкорпус К. К. Рокоссовского прошел двести километров, а девятнадцатый мехкорпус Н. В. Фекленко, куда направились мои товарищи Буртаков и Филь, сделал трехсоткилометровый бросок. Танкисты под беспрерывной бомбежкой устремлялись в атаку без артиллерийской поддержки и авиационного прикрытия. И все же Рябышев вышел на подступы к Берестечку, Рокоссовский на реку Стырь. Фекленко приблизился к Дубно. Танкисты вели ожесточенные бои, отражали беспрерывные атаки. Наступление противника, который стремился выйти на шоссе Ровно — Киев, затормозилось.

Подбежал Хозе:

— Там на дороге завоеватели пылят...

Пятнадцать пленных пехотинцев как раз расположились в кювете на короткий привал. Все молодые, крепкие. Серозеленые мундиры, видимо, во время схватки кое у кого треснули по швам. Брюки такого же цвета заправлены в сапоги с широкими голенищами. Поясные ремни — черные, и на тусклых металлических пряжках выпуклые буквы: «С нами бог». Среди конвоиров узнал моего университетского товарища Ивана Грищенко. Мы дружески обнялись. Он служил в стрелковой дивизии переводчиком и когда услышал, что я хочу написать статью «Лицо фашистского солдата», охотно взялся помогать в разговоре с пленными.

Трое оказались хозяйчиками мелких галантерейных лавок, двое — домовладельцами, шестеро — крестьянами и четверо — рабочими. На вопрос, почему Германия напала на Советский Союз, двое, пожав плечами, решили отмолчаться, но потом процедили сквозь зубы чушь:

— Советы предъявили Германии ультиматум. Потребовали Польшу и Румынию. Фюрер ответил войной.

Семеро заявили:

— Фюрер приказал, солдат пошел. Мы должны освободить ваших братьев-немцев, которые живут в России на большой реке.

Названия реки они не знали. Шестеро были близки к истинным целям войны:

— Германия сможет покорить весь мир. Она поставит на колени англичан и американцев, если получит русский хлеб, железо, уголь и нефть.

Все пятнадцать пленных пехотинцев слепо верили словам своих офицеров: «Основные силы Красной Армии разбиты в приграничных сражениях», «У Советов нет резервов», «Через две-три недели с Россией будет покончено, германские войска вступят в Москву». Никто из пленных не высказывал своего недовольства войной и не был опечален тем, что на огромных просторах льется кровь.

Я попытался узнать, как же все-таки действовали немецкие пехотинцы, прорывая нашу укрепленную полосу на границе. Но все они продолжали твердить одно и то же: «Ничего не знаем. Стояли в то время во втором эшелоне».