В землянке пачподива меня с нетерпением ждал Первомайский:
— Где ты запропастился? Едем в Самаро-Ульяновскую дивизию. Там успех. Она вот-вот возьмет Черный курган. Ты только пойми: эта дивизия в гражданскую войну освободила от белых банд родной город Владимира Ильича Ленина — Симбирск.
Валентин Клочко дал нам свой вездеход, и в морозную в зеленых отблесках ночь мы с Первомайским помчались к Черному кургану. По пути в Самаро-Ульяновскую дивизию узнали, что взятие Черного кургана как нельзя кстати. Оно дает возможность написать Первомайскому очерк для «Известий» о молодом командире полка Николае Романовиче Романце.
— Это восходящая звезда. Будущий командир дивизии. Умница. Красавец. Храбрец, — восторженно отзывался о своем герое обычно сдержанный Первомайский.
Романца на КП полка мы не застали. Он находился в передовом батальоне, где на гребне кургана под давно подбитым танком саперы оборудовали наблюдательный пункт. Возвратился он на КП в полночь и был искренне рад встрече со своим старым знакомым — Леонидом Первомайским. Романец повесил на гвоздь автомат и сказал:
— Черный курган наш.
Только он произнес эти слова, как блиндаж вздрогнул от шквального минометного огня. Романец рванул трубку полевого телефона, вызвал ответный огонь артиллерийских батарей. Но враг бросил в ночную контратаку не менее двадцати танков с десантами автоматчиков и овладел гребнем кургана. Западные скаты оказались незащищенными. Здесь никто не успел отрыть окопы, и Романцу пришлось отвести батальоны на прежние позиции, укрыть их в балках.
С тех пор, как наши войска прорвали немецкую оборону под Клетской и дошли до Черного кургана, противник еще ни разу не бросался с такой стремительностью и ожесточением в ночную контратаку и не старался восстановить прежнее положение, отбить любой ценой утраченные позиции. Утро принесло разгадку этому новому действию врага. На юге танковая армада группы армий «Дон» продолжала продвигаться вперед и подошла к станице Громославки. Всего тридцать пять километров отделяли теперь Манштейна от Паулюса.
Романец принялся тщательно подготавливать новую атаку. В душе он переживал потерю Черного кургана, но виду не показывал. Спокойно и ровно отдавал распоряжения, хотя сам уже получил взбучку от представителя штаба армии.
— Было и не такое... Черный курган вернем, — заканчивая телефонный разговор с комдивом, заверил Романец.
Я уговорил Леонида Первомайского перебраться к танкистам Якубовского. Если командующий армией Батов придвинул свой КП поближе к Казачьему кургану, значит, то направление главное. Там будет решаться судьба укрепленной гряды высот. Первомайский ехал к танкистам хмурый. Всю дорогу молча курил трубку. Сдача Черного кургана огорчила его. Очерк о Романце он, конечно, напишет, но надо повременить.
В бригаду полковника Ивана Игнатьевича Якубовского попали, когда танкисты готовились к решительному штурму Казачьего кургана, заправляли машины горючим, пополняли боеприпасы. Здесь же находились и саперы с низкими железными санками, для маскировки покрытыми белой краской. На них лежали полупудовые мины. На саперов, которыми командовал военный инженер Харченко, возлагалась ответственная задача: как только будет захвачен Казачий курган, сейчас же за его гребнем они должны были создать минные поля, прикрыть ими выходы из балок. Танкисты знали, на что идут. Попади в сани какой-нибудь осколок от снаряда или мины — и ничто их не спасет. Но все говорили: риск — благородное дело!
Манштейн рвется к окруженной группировке. Нашим войскам необходимо сбросить Паулюса с гряды высот, лишить его выгодного обзора местности, «ослепить» в степи, сковать боем.
За грядой высот окруженный противник еще занимал большое пространство. Наши войска сжимали стосемидесятикилометровое кольцо, где по данным разведки находились двадцать две вражеских дивизии, не считая многих частей различных родов войск.
В ночь перед штурмом Казачьего кургана заснуть не удалось. В блиндаж комбрига входили и выходили штабисты, комбаты, посыльные. Да и сам Якубовский, подремав за походным столиком не больше часа, стал выскакивать на вездеходе то на левый фланг, где сосредотачивались основные силы бригады для атаки, то на правый, где маневрировали тягачи с несколькими непригодными для боя танками, заставляя противника насторожиться и поверить в то, что именно здесь находится бронированный кулак.
Час атаки приближался. Первомайский посматривал на часы и не выпускал изо рта дымящуюся трубку. Его волнение передалось мне. Нам очень хотелось, чтобы хитрость удалась Якубовскому и противник побольше бы перебросил противотанковых средств на правый фланг.
На лице Якубовского полное спокойствие. Только чуть-чуть строже стало оно. На походном столике котелки с гречневой кашей, тушенка. Наливая в кружку чай, он сказал:
— Вот, товарищи корреспонденты, у Родиона Яковлевича Малиновского позавчера произошел интересный случай. Воздушная разведка донесла ему, что Гот выстроил танки для атаки — шесть рядов и в каждом по шестьдесят машин. У Малиновского — шестьсот, но горючего в баках кот наплакал. Ждут подвоза, а противник вот-вот двинется. Родион Яковлевич приказывает: снять с танков маскировку, выдвинуть их на бугры, пусть враг видит, с какой силой он на этом участке фронта встретился. И Гот не пошел в атаку. Может быть, и наша хитрость введет врага в заблуждение.
Бой за Казачий курган начался с артиллерийского налета на позиции гитлеровцев. Танкисты были наготове, и сам Якубовский находился уже в командирском танке. Мы с Леонидом Первомайским из блиндажа перебрались в траншею. Сыграли дивизионы «катюш». Над нами на небольшой высоте мелькнули ярко-красные стрелы, повитые по краям синеватым пламенем. Они оставили в воздухе струистый белесый дым. «Тридцатьчетверки» вышли из укрытий и на быстром ходу устремились в атаку. Всего восемьсот метров отделяло их от гребня кургана. Там затрепетал красный флаг, а потом, словно огнем, вспыхнул еще второй и третий.