Без объявления войны - Страница 74

Родимцев с надеждой посмотрел на своих помощников:

— Маршруты и график! Прикажите полкам оставить заслоны и немедленно выступать.

Штаб дивизии заработал с предельным напряжением. Через два часа полки выступили в поход. Ночью в открытой степи подморозило. Крупные, мокрые хлопья снега как бы съежились и теперь били в лицо злыми колючими градинками. Снег слепил глаза и забивал дыхание. В белой мгле потонул передовой отряд с боковыми дозорами.

Дорога шла по буграм, где ветер неистово парусил шипели и плащ-палатки, затрудняя шаг. В оврагах росли снежные заносы, и там с трудом продвигалась артиллерия. Это был не марш, а схватка облепленных снегом людей с разыгравшимся в степи бураном. Прошла ночь. Наступил день, но метель не прекращалась. К вечеру дивизия вышла на исходный рубеж, но наступать без отдыха было немыслимо. Все валились с ног, и комдив перенес атаку на следующее утро.

В селе Акатово я присоединился к политотдельцам. В холодной хате на земляной пол положили мерзлую солому, прикрыли ее брезентом и повалились спать. Через три часа прозвучала команда: «Подъем!» Все вскочили, стараясь поскорее отделаться от липкого сна. Марченко пошел в штаб взять там очередную сводку Совинформбюро.

Вскоре он влетел в политотдел с вихрями снега, забыв даже закрыть за собой дверь.

Став посреди комнаты, поднял над головой исписанный листок. Марченко весь сиял. И вдруг от радости у него потекли по щекам слезы.

— Победа под Москвой! Победа! Слушайте... От Советского Информбюро... Шестого декабря тысяча девятьсот сорок первого года войска нашего Западного фронта, измотав противника в предшествующих боях, перешли в контрнаступление против его ударных группировок. В результате начатого наступления обе эти группировки разбиты и поспешно отходят, бросая технику, вооружение и неся огромные потери. — Он смахнул платком слезы. — Слушайте дальше. На одиннадцатое декабря мы имеем такую картину: частями наших войск занято и освобождено от немцев свыше четырехсот населенных пунктов. Захвачено огромное количество вооружения, боеприпасов, обмундирования и разного имущества. Немцы потеряли на поле боя за эти дни свыше тридцати тысяч убитыми. — Он передохнул. — Значит так... Сейчас из штаба принесут полную сводку, мы ее размножим на машинке и — в роты. Весть о победе под Москвой воодушевит бойцов перед атакой. Надо и от политотдела обратиться к воинам.

— Москва спасена! — ликовали мы. И тут же дружно писали обращение к воинам. Размножили на машинке сводку Советского Информбюро, и политотдельцы помчались с ней в подразделения. После митинга полки, воодушевленные успехом под Москвой, пошли в атаку и, ломая сопротивление противника, значительно продвинулись вперед.

12

Прошло полмесяца с тех пор, как я приехал в дивизию Родимцева. Михаил Нидзе отлично справлялся на КП армии один и не торопил меня с возвращением. Почти в каждом номере газета печатала очерк, корреспонденции и заметки о бойцах Сороковой. Большую помощь мне оказывали работники политотдела. Благодаря им, я знал, в какой роте необходимо побывать, кто там отличился в рукопашной схватке или в борьбе с танками, кто с орудием стоял на прямой наводке или же ходил ночью в разведку добывать «языка».

Пленных наши разведчики теперь называли «зимними фрицами». Эти вояки поражали своей неопрятностью. Грязные, потрепанные шинели, стоптанные сапоги. Затасканные мундиры кишели насекомыми. Гитлеровцы кутались в отобранные у местных жителей одеяла, шали и платки. На допросе некоторые из них заявляли: «Зима ваша — лето наше». Враг не думал сдаваться. Когда оставлял деревни, то жестоко мстил. Жителей расстреливал, а на месте изб оставлял одни печные трубы.

Перед тем, как отослать в редакцию очерк «Конец бандита», я долго рассматривал три снимка. На капоте бронемашины фашисты большими белыми буквами сделали надпись «Бандит». С автоматами и с засученными по локоть рукавами три карателя сфотографировались возле броневика. На втором снимке невдалеке от зловещей машины лежали расстрелянные женщины и дети. А на третьем экипаж «Бандита» вел к виселице старика и двух подростков.

За спиной у меня скрипнула дверь, и я услышал голос Михаила Розенфельда:

— Сюда, Александр Трифонович, вот он, нашелся.

Твардовский уже на пороге — стряхивает снег с полушубка.

— Не ждал? А мы, вьюгою облепленные, тут как тут.

— Как вы добрались? Как там в редакции?

— Подожди, дай малость обогреться, — Твардовский запрыгал по избе. — Чудак, в сапогах поехал. А мороз защемляет... Добрались почтовой машиной. Воронеж в сугробах. В редакции у нас перемены.

— Мышанский уходит. Редактором будет Троскунов, — вставил Розенфельд.

— Не знаю, как пойдет с новым, а со старым можно было работать, — Твардовский вытер платком взмокший лоб и взглянул на меня. — Веди нас, знакомь с комдивом.

Александр Ильич Родимцев принял нашу бригаду радушно. Как раз в это время у него находился Петр Петрович Вершигора с проявленными снимками. Они напоминали о боях за Тим и деревню Становое. Александр Ильич предложил Твардовскому и Розенфельду познакомиться с жизнью бойцов на переднем крае. Пошли в полк майора Василия Павловича Соколова. Метель улеглась. Небо посветлело. В полях лежали волнистые сугробы. Мы спустились в узкую неглубокую лощину, занятую пулеметчиками.

Увидев комдива, бойцы вскочили. Командир пулеметной роты лейтенант Кодола, зашуршав брезентовым пологом, выскочил из землянки рапортовать, но Родимцев остановил его: