Без объявления войны - Страница 40

— Из «богуславской каши».

— Богуслав держится?

— Сдан.

В изрешеченной пулями «эмке» раненый подполковник поправляет повязку. Иван Ле заводит с ним разговор. Подполковник достает из полевой сумки карту, кладет на колени:

— Все в корне изменилось. Здесь вы не проедете, товарищи писатели. Нет никакой дороги. Вам надо возвратиться в Смелу и повернуть на Умань. Только так... Только! Но та дорога тоже тревожит. Сколько она еще продержится в наших руках, этого не берусь предсказывать.

«Эмка» тронулась, а мы стали думать, что же нам делать? Ведь Умань — это снова окольный путь.

— Немедленно к коменданту! — настаивает Первомайский. — А там будет видно.

Корсунский комендант майор Титаренко растерян. Он отдает своим подчиненным распоряжение за распоряжением. Дежурные не успевают взяться за дверную ручку, как он останавливает их и все отменяет. Так и хочется сказать:

— Комендант, да перестаньте же быть тряпкой!

Корсунский комендант смотрит на нас так, будто хочет сказать: «Какой дьявол занес вас сюда? Своих забот хватает, а тут еще ломай голову, отыскивай дорогу на Христиновку».

Леонид Первомайский уже знает, как надо разговаривать в таких случаях с местными начальниками. Он кладет пакет с большими сургучовыми печатями на стол перед комендантом и внушительно говорит:

— Вы понимаете, что это мы должны немедленно доставить в дивизию?

— Можно еще проскочить через Звенигородку, — поглядывая на пакет, поспешно отвечает комендант и крутит телефонную ручку. — Звенигородка! Алло, Звенигородка! Не отвечает... А без проверки ехать нельзя. — Он устает крутить ручку и выкрикивать: — Звенигородка! Отвечай, Звенигородка!

Ручку крутит Первомайский. Молчание. К телефону подсаживается Иван Ле. Ручка жужжит, как шершень.

И вдруг:

— Это я, Звенигородка! — В телефонной трубке грохот боя.

— С вами говорят из Корсуня корреспонденты. Хотим приехать в Звенигородку. Интересуемся дорогой на Умань и на Христиновку.

Слышно, как тревожно дышит телефонистка.

— Нет, нет, миленькие, сюда не надо ехать. У нас бой идет. Не рвитесь к нам. Здесь земля гудит. Ой, мои родненькие, вижу немецкие танки, — голос девушки, полный отчаяния, трепещет в трубке. — А как же мне быть? Я одна сижу... Что делать? Куда уходить?

Комендант выхватывает у Ивана Ле трубку и кричит:

— На Корсунь! На Корсунь!

Связь прерывается. Несколько минут сидим молча, думая о судьбе телефонистки, которая до последней возможности была на своем посту. Да, невесело. Богуслав сдан. В Звенигородку ворвались немецкие танки. Слышно, как в Корсуне нарастает стук подков и колес. В город втягиваются обозы, а это верный признак — наши войска отходят.

Надо и нам возвращаться назад. Засветло в Смелу не попадешь, едем в Городище. Маленький городок настроен по-боевому. Сквер у здания райкома превращен в военный лагерь. В сумерках здесь вооружается местный партизанский отряд. Командиры сколачивают взводы и роты. Винтовок не хватает. Автоматов нет. Гранат мало. У некоторых бородачей за плечами одноствольные и двуствольные охотничьи ружья. С рассветом уйдут партизаны бить на лесных дорогах врага — это всплеск народного гнева.

Райкомовцы обрадованы неожиданным приездом нашей бригады. В Городище особым уважением пользуется Иван Ле. Здесь у него много читателей и давних знакомых. Первый секретарь районного комитета партии, он же и командир партизанского отряда, просит Ивана Ле рассказать народу о положении на фронте. Всех волнует судьба столицы Украины. Что там, как там в Киеве? Устоит ли город? Сдержит ли он врага, крепка ли его оборона? Маленький райкомовский зал заполнен, набит до отказа. Двери распахнуты настежь и все окна тоже. Чуть кто кашлянет, зал шипит шиной проколотой, требует тишины.

Заканчивая свое выступление, Иван Ле заверяет слушателей:

— Враг не прорвет укреплений под Киевом. Он несет большие потери у его древних стен. Город превращен войсками и жителями в крепость на Днепре.

Ночуем в сквере вместе с партизанами, которых более двухсот человек. Чуть свет — подъем. Прощаясь с секретарями райкома, дарим им десять гранат. Отряд строится в походную колонну, а наш ЗИС минует площадь и по кривой пустынной улочке вылетает на дорогу, ведущую в Смелу. На окраине этого городка поворачиваем на Умань. Четвёртые сутки ищем дорогу в 99-ю дивизию. Запасной бензин в железной бочке катастрофически убывает. При въезде в Умань дымятся расколотые бомбами дома. На этажах все вверх дном. Скорее бы миновать это неприбранное горе. Слишком больно смотреть на окровавленные детские коляски.

Уманский комендант человек волевой, решительный. Приказы отдает подчиненным четко, без всяких колебаний и требует немедленного их выполнения. Проверяя наши документы, он шутит:

— Хотел вас направить, товарищи писатели, в Первомайский район, а у вас, оказывается, есть свой Первомайский. Ну ничего, поедете в Голованивский.

— Кстати, есть у нас и Голованивский, только он не с нами, а в Киеве, — так же шутливо отвечает Леонид Первомайский.

Мы быстро покидаем комендатуру и за Уманью встречаем в лесу на привале танкистов. Наш бригадир идет к ним, чтобы еще раз уточнить дорогу в 99-ю дивизию.

Выслушав Ивана Ле, командир танкового батальона сказал:

В Голованивск нельзя ехать. Наши войска отходят.

И тут к нам подлетел на мотоцикле посыльный уманского коменданта:

— Товарищи писатели, полковник просит вас немедленно приехать к нему.

Комендант искренне рад нашему возвращению.