Без объявления войны - Страница 35

— Так вот... Помните, как поется в песне? «Приказ голов не вешать, а глядеть вперед!» — Мышанский развернул карту и тут же между корреспондентами распределил участки киевской обороны.

Ивану Полякову выпала Гута-Межигорская, Михаилу Нидзе — Вита-Почтовая, а мне и Юрию Малишевскому — Ирпенский выступ. Линия обороны здесь круто поворачивала на Забужье, опоясывала небольшой курортный городок Ирпень, сельцо Яблоньки и, захватывая половину поселка Гостомель, уходила на восток, упираясь там в болотистую реку Ирпень.

...Противник методически обстреливал минометным огнем лес. Пока я с Малишевским добирался к железнодорожному мосту, этот коварный огонь все время преследовал нас, держал в напряжении. Мы подошли к реке и увидели взорванные железные фермы. И тут узнали от пограничников, что наш Ирпенский выступ срезан. Фашисты вплотную приблизились к Ирпенской пойме.

Как тяжело воевать на родной земле! Каждый знакомый уголок словно скорбно шепчет тебе речными волнами, травой, березками: как же ты мог отдать меня врагу?! Вот и сейчас с бугра, на котором мы сидим в окопе с командиром отдельного пулеметного батальона капитаном Петром Алексеевичем Заворотным, хорошо виден Ирпенский дом творчества Союза писателей Украины. На островерхой крыше все так же вертится флюгер. Только зеленый островок на взгорье уже не наш, где-то там притаились немецкие наблюдатели.

В ирпенском лесу мне как газетчику повезло, я встретил интересного человека. Пограничники и уровцы, которые пять суток шли с Западного Буга по тылам врага, высоко оценили командирские способности капитана Заворотного. Они считали, что только благодаря его умелому руководству отряд пробился к своим. Капитан Заворотный, будучи начальником штаба 35-го отдельного пулеметного батальона, в первый день войны защищал Струмиловский УР. У капитана уже был боевой опыт. Он видел, как немцы прорывали нашу укрепленную линию, знал их тактику, а это имело немаловажное значение для отражения вражеских атак на реке Ирпень.

Познакомившись с капитаном Заворотным, я заметил, что он вел себя под огнем противника так, будто и не свистели над его головой мины. Но это была не бравада, не желание блеснуть перед журналистами показной храбростью — просто его натренированный слух безошибочно улавливал то недолет, то перелет. Когда же воздух зашуршал шелком, он вскрикнул:

— В укрытие!

Из окопа по ходу сообщения перешли в блиндаж. Мины с треском рвались вблизи нашего убежища.

На вид капитану можно было дать не более тридцати лет. Лицо волевое, с внимательными карими глазами. Когда он пожимал мне руку, чувствовалось, что этот человек обладает большой физической силой.

— Так вы, товарищи корреспонденты, хотите знать, как немцы прорывали нашу укрепленную полосу на границе? Все это еще свежо в памяти. Прошло только двадцать дней... Сегодня они подошли на рассвете к реке Ирпень и с ходу сунулись ее форсировать. Но крепепько получили по зубам, вышла осечка. Вот что отрадно: кровь, пролитая на поле боя, не пропала даром. Пока наши войска сдерживали врага на границе, а потом под Луцком и Ровно, киевляне успели привести в порядок и усовершенствовать УР, за день до подхода противника он был насыщен войсками, полностью подготовлен к обороне. — Капитан опустился на складной стульчик, закурил. — А теперь давайте вернемся к границе. Понимаете, перед самой войной граница, как барометр, показывала бурю. «Мессершмитты» вторгались в наше воздушное пространство, вели разведывательные полеты. По ночам на берегах Западного Буга вспыхивали перестрелки. К нам пробирались шпионы, шли диверсанты, на пограничных заставах все чаще звучала команда: «В ружьё!» К началу войны инженерное оборудование Струмиловского укрепленного района, состоящего из пяти оборонительных узлов — тридцати трех долговременных огневых точек, или, как говорят, дотов, полностью не было закончено. Так как строительство сооружений продолжалось, то стройной системы артиллерийского и пулеметного огня уровцы не имели. Слабость оборонительной полосы заключалась и в том, что два левофланговых узла Владимир-Волынского укрепленного района еще не вступили в строй. А это двадцать пять километров незащищенной местности!

В четыре часа утра немцы неожиданно обрушили на укрепленный район огонь дальнобойных орудий. Наш 35-й отдельный пулеметный батальон занимал позиции между дотами. Бойцы находились в окопах, дзотах. К нашему счастью, большинство тяжелых снарядов не разорвалось. Потом, уже днем, когда временно затихли боевые действия, бойцы насчитали около сотни таких снарядов. Ураганный артиллерийский обстрел сопровождался беспрерывной бомбежкой. Наш УР молчал. Немцы обстреливали и бомбили в течение часа. Когда артподготовка стала подходить к концу, пехота начала переправляться через Западный Буг. УР не открывал огня.

Западный Буг в тех местах неглубокий. Немецкие пехотинцы перешли его вброд. За ними двинулись артиллеристы и перекатили на руках через речку легкие и средние пушки. Шли очень смело — в полный рост. Вероятно, думали, что бомбежка и артналет подавили нашу оборону. И тут в бой вступили пограничники, и ожил огнем весь Струмиловский УР. Противник обстрелял УР дымовыми снарядами. Густой бурый дым ослепил нас. Через амбразуры проник в доты. Стало трудно дышать. К дотам двинулись штурмовые группы. Они несли взрывчатку в черных ящиках и длинные шесты с минами. Но пулеметный батальон отбил атаку штурмовых групп. Наступило затишье. Дым рассеивался. Командир батальона капитан Гень выслал разведку во главе с младшим лейтенантом Велько. Разведчикам добыть «языка» не удалось, но они на берегу Западного Буга взяли у двух убитых гитлеровских офицеров документы и карты. Струмиловский УР штурмовал 192-й пехотный полк. На трофейных картах было точно обозначено расположение наших дотов, а командный пункт отмечен красным крестиком. Это была работа вражеских лазутчиков.